Несколько лет назад одна из газет подвергла критике Кавказский заповедник.
Не за действительные недостатки и ошибки (они у него, конечно, были), а за то, что заповедник взял «под надежную защиту» волка и тот «учиняет здесь сущий разбой». Авторы статьи привели расчеты сотрудника заповедника, согласно которым волки ежегодно задирают 700—800 серн, до 2 тысяч туров и примерно столько же оленей. Упомянули, что в среднем за день зверь съедает 4 — 5 килограммов мяса, на год же ему требуется целых полторы тонны. Подчеркнув, что за последние 10 — 15 лет популяция оленей в заповеднике уменьшилась вдвое, с возмущением обрушились на некоторых научных сотрудников, отстаивавших необходимость сохранения волка в заповедных экосистемах.
Весьма типичное выступление прессы. В нем наглядно отражен распространенный прежде взгляд на заповедники как на объекты, где все обязано расти и улучшаться. Благородный кавказский олень? Если его численность в прошлом году составляла, предположим, 20 тысяч голов, то в нынешнем должна увеличиться до 25 тысяч! В следующем — еще больше, иначе что же это за заповедник?
Волки сожрали какое-то количество диких копытных? Они не просто удовлетворили свою, положенную им, как и все живым существам, потребность в корме, они нанесли ущерб заповеднику!..
Ох, уж этот пресловутый «ущерб»! А если бы заповедник, испугавшись строгих окриков, уничтожил волков и вышедшие из-под контроля хищников копытные безмерно размножились и выели подчистую некоторые виды растений и повредили другие? Тогда очередные корреспонденты, совершившие мимолетный вояж в заповедник, получили бы возможность критиковать его за «ущерб», нанесенный копытными растительному миру.
Еще раз отреагировав, руководители заповедника организовали бы массовый отстрел оленей ради спасения лесов и лугов. Будьте уверены: последовал бы новый выпад со стороны прессы или разгневанной общественности, посыпались бы обвинения в «организации охоты» в заповеднике и «истреблении» оленей.
Кстати, описанные ситуации не выдуманы, они взяты из жизни. Все было много раз: и упреки в том, что те или иные заповедники превратились в «рассадники хищников», и что, отстреливая копытных, они нарушают принципы ведения заповедного дела, и многое-многое другое. И почти всегда в критических выступлениях отсутствовал профессионализм, необходимый для объективного суждения о сложных специфических вопросах. В чем, в чем, а в заповедных, природоохранных делах все мы знатоки.
…Припоминаю, что я не очень удивился, когда директор Воронежского заповедника неожиданно созвал зоологов и объявил:
— В одном из кварталов в северо-восточной части обнаружен волчий выводок. Быстренько переоденьтесь, возьмите ружья и к конторе.
Менее чем через час старый грузовичок вез нас по лесной дороге, пересекавшей Усманский бор с севера на юг. В кузове сидели около десяти научных сотрудников, егерей и наблюдателей в полевой одежде и с ружьями. Директор ехал в кабине.
Миновав узкую долину одного из ручьев, впадающих в Усманку, мы свернули вправо и вскоре увидели группу дожидавшихся нас людей. Старейший егерь заповедника Анохин, говоря вполголоса (выводок, по его словам, был в полукилометре от нас), охарактеризовал обстановку:
Машина ушла в ближайший колхоз за загонщиками, они приедут прямо на исходную для гона просеку, а мы должны потихоньку занимать номера. Волки наверняка в квартале, он нынешним утром слышал их голоса.
Было самое начало осени. В осиново-березовом лесу в этот солнечный день было весело и просторно. Я стоял с ружьем в руках на старом, уже успевшем зарасти деревьями валу и дожидался гона. Слева, сквозь негустую лесную поросль, виднелся мой сосед по номеру, егерь Митрофан Иванович, с которым нам в ближайшие годы предстояло пройти и проехать тысячи километров по бобровым речкам и озерам, отловить множество бобров, развезти их по отдаленнейшим уголкам страны. Но все это было еще впереди. А пока, стоя на номере, я радовался хорошей погоде и предстоящей охоте. И считал, что мне повезло: в первые же недели работы в заповеднике такое приключение! Никакие теоретические размышления об экологическом равновесии и роли хищников в заповедных экосистемах не отягощали душу.
Охотники знают, что такое ожидание во время гона. Вначале еле слышные за стеной леса голоса загонщиков начинают приближаться, становиться громче. Все чаще, быстрее бьется сердце, руки непроизвольно сжимают ружье… В тот раз ожидание не затянулось. Осторожно повернув влево голову, я увидел, как метрах в шестидесяти от меня из кустов на поляну выбежал уже довольно крупный коричневатый зверь. Он бежал ближе к Митрофану Ивановичу, но охотничий азарт лишил меня благоразумия, выбил из памяти все охотничьи правила и наставления. Вскинув ружье, я выстрелил. Качнулись ветки кустов, и поляна мгновенно опустела, как будто бы на ней никого не было. Угловым зрением я перехватил недоуменный взгляд соседа, но загон продолжался, ни двигаться, ни разговаривать не полагалось.
Минут через пять, сняв становившееся невыносимым напряжение, где-то на другом фланге стрелковой цепи грянул выстрел. Через несколько минут, в другом месте, — второй. Загонщики вышли на стрелков, и Анохин дал отбой. Вскоре выяснилось, что большая часть волков ушла из загона. Наблюдатель Василий Боев с близкого расстояния, выстрелом в бок убил только волчонка. Это был единственный трофей нашей сложной и громоздкой охоты. При его осмотре, помимо основной раны, обнаружили пробитое картечиной ухо.
— Это ваш выстрел, Вадим Васильевич,— издевательски вежливо, косясь в мою сторону, произнес директор. — Очень меткий!
Назавтра я читал приказ по заповеднику с обстоятельным описанием охоты. Были в нем и слова о невыдержанности некоторых сотрудников, которая свела на нет усилия большого коллектива и позволила уцелеть выводку опаснейших хищников, пребывание которых в заповедном массиве недопустимо.
…Взаимоотношения с волками складывались в Воронежском заповеднике сложно. В предвоенные годы их, в интересах бобрового хозяйства, почти истребили. На отдельных особей быстро организовывали охоту. В войну все изменилось. Охотиться на волков стало некому, и они расплодились как в заповеднике, так и в его окрестностях. Зоологи все чаще замечали последствия хозяйничания этих хищников в заповедных угодьях. Появились волки, специализировавшиеся на бобрах (копытные тогда были немногочисленны). Они устраивали засады у бобровых лазов и нападали на сильных, но неповоротливых грызунов. Потери в бобровом поголовье множились.
В послевоенные годы волков повсеместно и в короткие сроки «прибрали к рукам», так как добыча их хорошо стимулировалась материально. К моменту моего приезда в заповедник он был почти избавлен от «волчьей опасности». Это имело неожиданные последствия.
Напомню, что, благодаря рубкам реконструкции и другим видам рубок, леса Воронежского заповедника за короткий срок были значительно омоложены. Лесосеки обильно зарастали лиственными породами, которые служат основным зимним кормом диким копытным животным. Для них возникли прекрасные условия: надежная охрана, отсутствие хищников и врагов и богатые корма. В дополнение к естественным кормовым ресурсам копытные получали и обильную искусственную подкормку. В годы с многоснежными суровыми зимами они буквально поступали на довольствие человеку. Им везли сено, желуди, лиственные веники, для них подрубали осины и даже привозили сухой свекольный жом с Рамонского сахарного завода. Гуманная традиция — не дать умереть зверям от бескормицы.
Благородные олени, а затем и лоси отвечали на заботу неуклонным ростом численности. Какое-то время этому пытались противодействовать. Заповедник проводил отстрелы, регулирующие оленью популяцию, причем очень осторожно, силами штатного персонала, не допуская в угодья посторонних лиц. Много животных отлавливали живьем и отправляли для расселения в охотничьи хозяйства страны. Численность оленей, хоть и высокая, держалась на допустимом уровне.
А затем механизм регуляции разладился. Вето на массовый отстрел оленей наложил В. В. Мацкевич — бывший министр сельского хозяйства, охотничья резиденция которого располагалась в заповедном саду, в полутора километрах от центральной усадьбы. Он был страстным охотником и боялся, что в процессе плановой регуляции будут изыматься лучшие быки с трофейными рогами.
Остались два косвенных свидетельства противозаповедных деяний всесильного когда-то министра. Медали всесоюзных и всемирных выставок за выдающиеся трофеи — рога благородного европейского оленя, добытые в Воронежской области и представленные «охотником из Москвы» В. В. Мацкевичем. И зафиксированная в «Летописи природы» и научных отчетах резкая вспышка численности копытных. Если в 1956 году, когда начались плановые регуляционные мероприятия, в заповеднике было около 650 оленей, то через десять лет их поголовье увеличилось до тысячи с лишним. И именно в это время по воле министра был строго ограничен отстрел животных, велся лишь их отлов для расселения.
Прирост популяции опережал изъятие, и в 1973 году размер стада достиг максимального уровня: 1544 головы! Плюс сотня лосей. На 30 тысяч гектаров лесных у годий — 1650 копытных зверей, то есть 55 особей на 1000 гектаров! Это по крайней мере в 4 — 5 раз выше рассчитанной наукой допустимой плотности их обитания. Три с половиной сотни кабанов, живших в лесах заповедника, еще больше осложняли положение. Они, хотя и не потребляли веточные корма, оказывали сильное влияние на лесовозобновление. Словом, заповедник превратился в настоящий зоопарк для диких копытных животных.
Во время одного из моих приездов коллеги сообщили мне, что московский гость только что отбыл, весьма довольный результатами последней охоты. Воспользовавшись удобным случаем, я спросил у тогдашнего директора:
— Почему вы не возражаете против этих охотничьих вылазок? Общественность о них наслышана и возмущена. Да и в лесу порядок наводить надо.
Он снисходительно улыбнулся и ответил:
— Вадим Васильевич, перед отъездом гость пообещал, что заповеднику будет выделен наряд на новый «уазик». Слово он держит, не раз убеждался. Общественность… Поворчит и забудет. А нам жить надо…
Между тем состояние заповедных лесов резко ухудшилось. Олени и лоси истребили весь подрост, выели из подлеска все предпочитаемые ими породы деревьев и кустарников. Там, где прежде через кустарниковый ярус невозможно было продраться, теперь на сотни метров виднелись стволы взрослых осин, дубов и сосен. Процесс естественного лесовозобновления нарушился, и надолго.
По логике событий, подскажут теперь некоторые читатели, в заповеднике надо было срочно восстановить популяцию волка, с тем чтобы хищники снизили численность копытных и дали вздохнуть лесу.
Теоретически такая возможность в заповедных делах не исключается. Но не в данном случае. И вот почему.
Усманский бор — островной лесной массив, расположенный среди возделываемых полей и поселений. Размеры его недостаточны, чтобы круглогодично удерживать «внутри себя» несколько семей хищников. Следовательно, волки будут выходить за пределы заповедника, «осваивать» окрестности, вступать в конфликты с человеком, нападать на домашний скот. Сосуществование волка и человека в густонаселенной местности с интенсивным сельским хозяйством — проблема сложная и неоднозначная.
Так что же, правы журналисты, критиковавшие Кавказский заповедник за покровительство волкам? Им действительно не место в наших заповедниках? Не будем спешить с ответом. Сменим пока объекты рассмотрения, от животных перейдем к растениям.