Читатель, по-видимому, уже почувствовал некий диссонанс в звучании заповедной темы.
Долго и упорно передовые ученые и общественность выступали за абсолютную заповедностъ, за невмешательство в «естественный ход природных процессов» и, по словам автора, почти добились своей цели. Действующее Типовое положение о заповедниках не предусматривает несвойственных им функций и в принципе позволяет поддерживать идеальный режим. И тут же как о само собой разумеющемся ведется разговор об отстреле в заповедниках диких животных, косьбе трав, выпасе скота. Было ли из-за чего городить весь сыр-бор, если приходится вмешиваться в жизнь заповедной природы и «поправлять» ее?
Такие сомнения посещают не только читателя-неспециалиста, но и ученого мужа, занимающегося охраной природы. Фетиш «неприкосновенности» настолько силен, что нередко заставляет отвергнуть доводы здравого смысла, закрыть глаза на реальность.
В составе Академии наук СССР существует Комиссия по координации научных исследований в государственных заповедниках. Она призвана хотя бы частично ослабить немыслимую ведомственную разобщенность в деятельности этих природоохранных организаций и оказывать им квалифицированную помощь. В комиссии около 60 биологов, географов, почвоведов и других специалистов, хорошо знающих заповедное дело. Помнится, как несколько лет назад на одном из пленарных заседаний члены комиссии обсуждали методику проведения регуляционных мероприятий. Вопрос шел трудновато. Необходимость таких мероприятий была ясна большинству ученых, однако одолевали сомнения. Не будут ли под видом регуляций внедряться хозяйственные мероприятия? Не создадутся ли условия для злоупотреблений? Поймет ли нас общественность? Колебания были вполне объяснимы. Еще живы в памяти многих хозяйственные «перегибы» в заповедниках, ориентация их на получение доходов и на самоокупаемость.
В конце концов, при одном-двух воздержавшихся, одобрили общие принципы регулирования животного мира в заповедниках страны. Но еще раз подчеркнули: норма — абсолютное невмешательство. Всякие же регуляции — вынужденные отступления от нормы, осуществляемые под строгим многоступенчатым контролем науки.
В идеале заповедник мыслится как девственная автономная экологическая система, способная на протяжении длительного периода к полной саморегуляции. Однако в практике проектирования и организации заповедников далеко не всегда удается достигнуть такого идеала. Некоторые из них, как мы уже говорили, созданы на территориях, в той или иной мере затронутых и измененных хозяйственной деятельностью. Их экосистемы несут на себе явные следы прошлых антропогенных воздействий. Возникает необходимость искусственными мерами вернуть их к исходному (или аналогичному) состоянию.
Прошлая деятельность человека нередко приводит к изменению структуры природных сообществ и нарушению экологического баланса. Типичный пример — истребление крупных хищников, контролировавших численность диких копытных животных. Ломается извечное динамическое триединство лес — растительные млекопитающие — хищные звери. Возникает серьезный повод для раздумий и определенных действий.
Частое отклонение от «заповедного идеала» — организация заповедников с неполной экологической автономностью. Она обычно вынужденная. Разве отказался бы профессор Алехин от создания степного заповедника на Русской равнине большего по площади? Но для этого не было возможностей, остатки целинных степей сохранились лишь на относительно маленьких участках. Засомневались, заколебались бы — всемогущий «антропоген» перемолол и эти участки. А за «неавтономность» приходится платить системой вмешательств, корректирующих, направляющих в желательную сторону течение природных процессов.
И наконец, текущие антропогенные воздействия. Если от них не защищаться, то заповеданные экосистемы постепенно будут терять присущие им свойства, меняться и перерождаться. Можно уже полностью потерять заповедники. В истории заповедного дела известен такой случай. В 1973 году, просуществовав всего шесть лет, был ликвидирован Марийский заповедник, леса которого почти целиком сгорели. Правда, ученые не были уверены в целесообразности закрытия заповедника, поскольку на его примере можно было бы подробно изучить ход восстановления уничтоженной огнем растительности. Но факт остается фактом: пожары в большинстве заповедников необходимо предотвращать.
А борьба с браконьерством? Истребление одичавших собак в заповедных массивах (они «чужды» для них и опасны для многих видов охраняемых животных)? Карантинные мероприятия, препятствующие «обмену» инфекциями между охраняемыми и окрестными территориями? И еще десятки форм, к сожалению, неизбежных «вмешательств», ведь антропогенный фактор так многолик!..
Особняком стоит вопрос о так называемых биотехнических мероприятиях в заповедниках. Этот термин заимствован из охотоведения, где под ним подразумевают систему технических приемов, способствующих сохранению и увеличению численности охотничьих животных, повышению качества получаемой от них продукции. Перечень биотехнических мероприятий очень широк. Характерные примеры: подкормка голодающих животных, улучшение их кормовой базы, борьба с хищниками-врагами, расселение дичи… Мероприятия эти совершенно необходимы в охотничьих хозяйствах, там без них просто не обойтись. «Ко двору» они в национальных парках и особенно — в зоологических заказниках. В заповедниках же они явно лишние, ибо могут очень сильно влиять на естественный ход природных процессов.
В 30-х годах, в пору активного преобразовательства и «улучшения» природы, в том числе и заповедной, биотехнические мероприятия вошли в моду и даже стали обязательными. Цель была четкой: не только спасать бедствующих животных, но и до предела насытить ими заповедники, обеспечить постоянный и неуклонный (чего в дикой природе, разумеется, не бывает) рост их численности. О многих такого рода делах уже упоминалось ранее. Одно из них, самое, если можно так выразиться, антизаповедное, связано опять-таки с историей Усманского бора. Реки Ивница и Усмань в его границах искони имели заболоченные черноольшаниковые поймы. Они представляли собой типичные, подчеркиваю, ландшафты, и потому подлежали строгой охране в первозданном виде. Но бобры, населяющие эти реки, весьма равнодушны к ольхе, и бобровые поселения в черно-ольшаниках отличаются низкой продуктивностью.
Зачем же, однако, ждать милостей от природы? Заросли черной ольхи на большинстве участков поймы свели, освободившиеся места заняли культурами ивы и осины. Кормностъ бобровых угодий действительно резко возросла. Заповедным же рекам, в первую очередь Усманке, был нанесен непоправимый ущерб…
Так вот, от биотехнических мероприятий в заповедниках было решено отказаться еще в конце 60-х годов. Комиссия, обсуждавшая проблему регуляционных мероприятий (а биотехнические относятся к их числу), рекомендовала применять их в единственном случае: если возникает угроза особо редким и ценным видам животных, охраняемых в заповедниках. Если, например, на них обрушивается бескормица или им угрожают хищники. Можно, конечно, проявить последовательность и принципиальность и искоренить биотехнику напрочь. Но это увеличит опасность утраты ценнейшего генофонда. Надо поступиться принципом ради здравого смысла. Впрочем, объем биотехнических мероприятий, которые приходится проводить ради спасения редких видов, неизмеримо мал по сравнению с «биотехническим разгулом» 30—50-х годов.
Здесь уместно упомянуть, что всяческие лесокультурные мероприятия (своего рода «лесная биотехния»), очень широко развитые прежде, сейчас в заповедниках, по крайней мере в российских, тоже не проводятся. Лесам предоставлено право расти по собственным законам — стариться, умирать, возобновляться, вновь достигать спелости. Никаких искусственных посадок!
…Мы с вами оставили незавершенным рассмотрение двух ситуаций — в Воронежском и Кавказском заповедниках. Вернемся к ним.
Итак, сохранение волка в экосистеме Усман ского бора нецелесообразно, а без него триединство нарушено. Олени, лоси, кабаны могут беспрепятственно размножаться и усиливать давление на лесные сообщества. Альтернатива: предоставить все уже полуестественному, поскольку волка мы вычленили, ходу событий или вмешаться? Ответ предопределяется двумя обстоятельствами — природоохранным и научным значением лесного массива заповедника и его расположением.
С успехом сыграв в свое время роль бобрового резервата, Воронежский заповедник занял важное место среди комплексных природоохранных учреждений. И наибольшую ценность теперь представляет его лес — лесной остров в обширных открытых пространствах. Он хорошо изучен, необходим для поддержания гидрологического режима региона. Можно ли еще раз отдавать его на «растерзание» диким копытным животным, подвергать испытанию его устойчивость? Нет.
Да и процесс агонии популяций оленей и лосей (кабаны прокормятся на соседних полях), которые, достигнув чрезмерной численности, начнут голодать, худеть, болеть и в конечном итоге массами гибнуть в суровые зимы,— не для здешних мест. Заповедник, окруженный многочисленными населенными пунктами, у всех на виду. Нельзя ставить такой «острый опыт» на глазах людей, испытывающих естественное чувство сострадания ко всему живому.
Следовательно, численность диких копытных животных в Воронежском заповеднике требуется четко регулировать. Сделав правильные выводы из ошибок прошлого, зоологи и охотоведы заповедника уменьшили поголовье копытных до приемлемого уровня. Оленей в 1983 году было 339 голов, то есть в четыре с половиной раза меньше, чем десять лет назад. Больше и не надо…
Кавказский заповедник по сравнению с Воронежским — настоящий гигант, он превосходит его почти в семь раз. Уже одно это предполагает возможность значительно большей для него экологической автономности. Территория гористая, труднодоступная, почти безлюдная. Здесь мы не только можем, но и должны отдать все на волю природы. Охрана, контроль и изучение — вот основные задачи заповедников типа Кавказского! Пусть в них безболезненно живут волки, медведи, рыси. Пусть, как и положено им от рода, «взаимодействуют» с оленями, сернами, турами, кабанами и прочими жертвами. Пусть численность этих жертв колеблется в зависимости от экологических условий отдельных лет, в том числе и от обилия хищников. Все это — обязательные элементы «естественного течения природных процессов». Не надо бояться гибели растительноядных животных от хищников (когда их много) и от бескормицы (когда они истощат свою кормовую базу). Как на неизбежный сюжет природного действа следует смотреть и на гибель хищников, когда они останутся на голодном рационе вследствие резкого сокращения численности их жертв. Никаких экономических оценок наподобие «ущерба», никаких эмоциональных оценок типа «разрушение природных сообществ». Именно так всегда и все происходило в природе без участия человека, и именно для познания сущности, содержания, динамики этих процессов и создаются заповедники. Но (обязательное условие) все события в нетронутой природе должны тщательно фиксироваться учеными. Поэтому-то природоохранные функции заповедников неотделимы от исследовательских.
Конечно, заповедного абсолюта в Кавказском заповеднике достигнуть невозможно да и не нужно. В его окрестностях живут люди, пасется скот — некоторые регуляционные мероприятия неизбежны. Но должны они проводиться преимущественно в охранной зоне. Здесь надо отстреливать волков, совершающих вылазки с заповеданной территории. Здесь при необходимости надо обеспечивать карантин.
Уже из двух приведенных примеров видно, насколько различны наши заповедники и какого индивидуального подхода они требуют. Фактически разнообразие ситуаций, число возможных мероприятий гораздо больше. И все же прослеживаются общие закономерности. Чем меньше заповедник, чем сильнее населен и освоен район, где он расположен, тем больше приходится опекать его. Напротив, обширные заповедники в отдаленных районах, слабо затронутых деятельностью человека, могут обходиться без регуляционных мероприятий. В них действуют процессы саморегуляции. И таких в России немало. Нам нужны и те, и другие заповедники. В их многообразии — залог высокой эффективности системы особо охраняемых природных территорий.