В пределах нашего Союза встречаются около полутора десятков различных видов гусей.
Все они составляют предмет охоты, хотя некоторые благодаря своей редкости промыслового значения не имеют, зато значение других огромное. Большинство гусей относится к птицам далекого севера, где они в несчетном количестве гнездятся по тундрам, на зиму же отлетают на юг и зимуют на морях и крупных озерах, между прочим и у нас на Черном, Азовском и особенно в южной части Каспийского моря, а также на крупных водоемах Закавказья и Туркестана. Бьют гусей во множестве и на пролете, и на зимовках, но главное значение как промысловые птицы они имеют у себя на родине, в тундре, доставляя мясо и сало не только для пропитания самих туземцев, но и для их собак. Особенно большое значение для северного населения имеют два вида собственно гусей — белолобая казарка и малая, или пискулька, несколько видов гуменников, отличающихся главным образом присутствием черного цвета на клюве, и черная казарка — небольшой темно-окрашенный гусь со сплошь черными ногами и клювом.
Едва сойдет снег с южных склонов холмов и появятся в тундре первые проталины, что бывает, примерно, в середине мая, уже возвращаются на родину передовые стайки гусей. Еще холодно от северных ветров, дующих с полярного моря, морозы продолжают доходить нередко до 30°, и плохо чувствуют себя передовые птицы, теснящиеся по голым проталинам. Но педели через две осевший под лучами почти не заходящего солнца снег сходит под дыханием южных ветров, несущих теплые туманы и дожди, почва покрывается низкорослой, по сочной растительностью, и наступает валовой прилет всякой болотной и водоплавающей птицы: куликов, уток, лебедей, гагар, гусей, которые в несметном количестве возвращаются на родину с далеких зимовок. Коротко лето в тундре, и все живое — растения, звери, и птицы — спешит использовать его. Разбившись на пары, гуси устраивают обычно где-нибудь на кочке в низменной тундре, близ озера, неприхотливое гнездо из листьев и стеблей, обильно выстилая его изнутри перьями и пухом. В середине лета, выведя детей, птицы начиняли сбиваться в стайки штук по 20—30, готовясь к предстоящей линьке, во время которой у них сразу выпадают из крыльев все большие перья, благодаря чему до отрастания новых перьев, т. е. недели на две, птицы лишаются, способности летать. Стайки эти, соединяясь друг с другом все в большие табуны, странствуют, где пешком, где вплавь, отыскивая укромные места для окончательной линьки, и собираются в конце концов огромными табунами на каком-нибудь уединенном озере. Этой-то временной беспомощностью гусек и пользуются жители далекого Севера для массовой добычи их, для чего выезжают целыми караванами в поисках мест скопления линных птиц.
Б. М. Житков так описывает эту охоту: «Далеко растянулся караван по возвышенной холмистой тундре. За пологим увалом низкая лайда с блестящими озерами, за лайдой — снова цепи холмов. Извилисто вьется путь лощинами от озера к озеру. Туманной хмарой затянута даль. Снова озеро впереди: крутой холм оборвался с него с одной стороны, с другой — болотистая лайда потянулась дальше между холмами, верно в сторону соседних озер. Озеро такое же, как и все другие, кругом в тундре, и размерами невелико. Но когда ушедшие далеко вперед передовые анасы приближаются к берегу, происходит остановка и поспешная суета. Видно, как отстегивают заводные нарты анасов, слышны крики, поощряющие к усиленной деятельности оленей и собак. Вон уже понесся вперед вдоль озера во всю прыть упряжки Худи; Яптик с неистовым криком, беспрерывно толкая шестом оленей, поскакал в объезд к противоположному берегу; маленькие, белые лохматые собачонки, как клубки шерсти, покатились по зеленым склонам холма: они тоже хорошо знают, что нужно делать. А вон и причина тревоги. Большое стадо гусей скопилось у противоположного берега. Передние птицы уже вышли на берег и во все ноги бегут по лощине, стараясь уйти в соседний большой водоем, где их не взять. Нужно поспешно «заскакать» озеро, окружить его людьми и собаками и отрезать гусям все пути к спасению. И это сделано. Часть гусей успела убежать, но добрая сотня еще осталась на озере или согнана с берега обратно в воду. Теперь уже весь караван стянулся к месту охоты. Со всех сторон на берегах озера скрытые сидят люди с поленьями, шестами или палками в руках и держат собак. Мигом спущены на воду легкие долбленые челноки и стрелой понеслись в погоню. Один гусь за другим падают под выстрелами и ударами весел. Многие, пытаются спастись нырянием, но ныряют гуси довольно плохо. Некоторые снова выходят на берег. Они выползают осторожно по траве и кустам и затаиваются на берегу. Но караульные и собаки зорки, и немногие птицы спасутся. То тут, то там мелькают шесты, и люди преследуют хлопающих бесполезно крыльями и убегающих по земле птиц. Крупный гусь бросается с крутого обрыва обратно в озеро и тащит за собою лохматую собаченку, которая, схватив его за хвост, трясет яростно головой, упирается ногами, но сама, немногим сильнее гуся, катится вместе с ним в воду…».
Широко распространен в тундре лов линных гусей и путем заганивания в растянутые невода и даже деревянные заграждения, тянущиеся на целые километры. Способ этот еще более добычлив. Так, по наблюдению С. А. Бутурлина в конце прошлого столетия на острове Колгуеве, имеющем всего около 3500 км2, гусиные гоны устраивались не менее как в четырех местах, причем один загон давал от 3 до 7 тыс. гусей, со всего же острова в год добывалось около 20 тыс. этих птиц.
Добытых гусей ощипывают и закапывают в ямы, тут же выкопанные в вечно мерзлой земле, либо неощипанными складывают в ряды друг на друга, отделяя один ряд от другого пластами дерна и обкладывая всю кучу с боков тоже дерном, так что получается холм высотой в полтора метра и больше. Благодаря медленности, с которой вообще происходит разложение в чистом воздухе тундры, а также благодаря антисептическим свойствам сфагнового мха, составляющего дерн, тушки птиц отлично сохраняются не только до ближайших морозов, но и в течение всего следующего лета до новой добычи, что, впрочем, бывает редко, так как обычно они съедаются людьми и собаками много раньше.
Уже в конце августа благополучно перелинявшие старые и подросшие молодые гуси покидают родину и улетают станицами на места зимовок. При этом гуси летят не беспорядочной кучей, а придерживаясь определенного «строя», либо в виде направленного вершиной вперед угла, обычно тупого, либо косой линией, причем время от времени стая перестраивается и передовая птица сменяется. Перелет, совершаемый правильным строем, имеет, конечно какое-то общее значение, так как наблюдается у ряда других крупных и средних размеров птиц, летящих стаями, как-то: у журавлей, лебедей, уток, многих нырков, серых цапель, некоторых куликов (например, чибисов) и так далее. Распространенное объяснение этого явления сводится к тому, что такой «клин», подобно «килю воздушного корабля», относительно легко рассекает воздух, смена же впереди летящей птицы объясняется ее физическим утомлением, как вершиной «клина». Но такое объяснение, поддерживаемое, между прочим, и серьезными авторами, не выдерживает никакой критики: сравнивать стаю птиц, выстроенную углом, с «клином» можно лишь условно, но ни в коем случае не по существу, так как клин есть сплошное тело, тогда как отдельные птицы стаи ничем механически не связаны друг с другом. «Полагать, что такой воображаемый клин может производить механическую работу, — как справедливо замечают Житков и Бутурлин, — значит вводить себя в заблуждение своими собственными фигуральными выражениями». Заслуживает, между прочим, внимания указание на то, что если бы стая птиц действительно рассекала воздух как клин, то, чем он был бы острей, тем это было бы выгодней, на самом же деле известно, что птицы почти всегда летят, выстроившись тупым углом. Указанные авторы дают такое объяснение интересующему нас явлению, причем отмечают, что их объяснение не претендует на исчерпывающую полноту, что могут быть и другие, еще не выясненные причины. Во-первых, при далеких перелетах стаей, отдельные члены которой всегда, хотя бы несколько, различаются по выносливости, выгодно лететь со средней скоростью, соблюдая определенный такт, а это возможно лишь придерживаясь известного порядка. Во-вторых, соблюдение строя и дает возможность всем птицам видеть вожака и ориентироваться по нему, что опять-таки облегчает соблюдение такта. Смену вожака они объясняют отнюдь не физическим утомлением его, а утомлением психическим, т. е. его памяти и внимания. Наконец третья причина, которая, по мнению упомянутых аглоров, является самой существенной, заключается в том, что каждой отдельной птице легче лететь не во взволнованном воздухе, а в спокойном. Действительно, прямые наблюдения показывают, что многие птицы — голуби, тетерева и пр., в первый момент поднявшись с земли и не развив еще известной поступательной скорости, усиленно машут крыльями, другие же, например, дрефы и журавли, сперва делают несколько прыжков.
Расположение птиц в виде угла или косой линии как раз и дает возможность отдельным особям лететь в воздухе, невзволнованном другими птицами. Что касается мелких птиц, совершающих перелеты более или менее сомкнутыми стаями, то для них указанная выше причина не является столь существенной, ибо согласно законам физики о соотношении объема к поверхности они относительно легче.
В заключение мы остановимся на одном вопросе еще более общего характера, чем только-что рассмотренный, чем объясняется, что птицы не «задыхаются» при быстром полете. Ведь и человек, и собака, и ящерица, совершив утомительные движения, открывают рот и начинают усиленно дышать, так как им «не хватает» воздуха. То же самое можно наблюдать при известных условиях и у птиц: если начать усиленно гонять воробья или голубя по тесной комнате, то в конце концов он садится и открывает рот, усиленно дыша. Но при полете птица не может «задохнуться». Зависим это от особого устройства ее дыхательного аппарата. Когда птица не машет крыльями, она дышит, как млекопитающее, расширяя и суживая грудную клетку. Явление это можно хорошо наблюдать, например, на лежащем гусе, у которого равномерно поднимается и опускается спина. Но во время полета, когда огромные грудные мышцы, приводящие в движение крылья, находятся в работе, обычный способ дыхания становится невозможным, и птица дышит уже другим способом. Чтобы понять его, необходимо несколько ознакомиться со строением дыхательного аппарата птиц. Растянутые в грудной полости при помощи особых связок легкие птицы сравнительно малы, но зато от них отходят огромные воздушные мешки, которые располагаются не только между всеми внутренностями, но посылают большие отростки в межмышечные пространства и даже в полости костей. Таким образом, все тело птицы, если так можно выразиться, пронизано воздушными мешками и их отростками. Когда птица поднимает крылья, то воздушные мешки механически растягиваются, и воздух с силой врывается в них, окисляя по пути кровь легких. Но так как легкие, как уже отмечалось, сравнительно малы, воздушные же мешки огромны, то проникший в них воздух еще очень богат кислородом. Когда птица опускает крылья, воздушные мешки сжимаются, воздух из них выталкивается и, проходя через легкие, вторично окисляет в них кровь. Таким образом, в то время как при дыхании млекопитающего кровь окисляется в легких лишь один раз при вдыхании, при выдохе же использованный воздух просто удаляется из тела, у летящей птицы окисление крови при тех же действиях происходит дважды. Поэтому и принято говорить, что птицам свойственно «двойное дыхание», которое способствует усиленному обмену веществ, и, следовательно, усиленной работе всего организма. Далее, у млекопитающих движение конечностей и дыхание происходят независимо одно от другого, у птицы же во время полета они тесно связаны: чем усиленней работает крыльями птица, тем чаще продувается воздух через легкие, тем чаще она дышит.